Спортивные игры и конкурсы на любой вкус - Спортивные - Конкурсы - к празднику - Сценки, монологи, миниатюры, сц

Железные петли для крючков перешил мне Вася Смирнов, но полы шинели доставали чуть ли не до самой земли. Я сетовал, говоря, вероятно вполне резонно, что в бою, во время перебежки, шинель меня погубит. Наконец я решил сказать об этом Кудрявцеву. Он осмотрел шинель, заставил надеть. —    Да, неказисто получается, подрезать нужно будет.. .Что ж, подрезать — так подрезать! Ножницы у меня были при себе, еще из дома, и я, считая, что в словах Кудрявцева содержится разрешение действовать, расстелил шинель на траве и, пренебрегая предостережениями друзей, встревоженных моей стремительной решимостью, подрезал шинель. У меня был еще такой расчет: из длинных серых полос, которые останутся, можно будет сделать обмотки. Обмоток нам не выдали, а ходить в ботинках без обмоток, казалось мне, недостаточно воинственно. С помощью друзей я в общем справился со своей задачей и подрезал шинель ровно. Но когда надел, оказалось, что я перехватил,— теперь шинель была мне лишь немного ниже колен... Мне до сих пор стыдно и неловко вспомнить, как взбешен был Кудрявцев, увидев меня в короткой шинели. —    Это с казенным-то добром! — сказал он в горе и в бессильной ярости. И я впервые понял, что казенное добро — это нечто такое, с чем нужно обращаться бережнее, чем со своим. Я пробовал изложить Кудрявцеву мои соображения, ио ои грубо оборвал меня: —    Выходит, голубчик, это я разрешил тебе казенное добро портить?! Хитер, а? Я же выхожу и виноватый! Л я всего и сказал, что шинель нужно подрезать. Но разве могло прийти мне в мысли, что ты сам за дело возьмешься? Ведь у нас полк, понял? А при полку будет и портняжная и швейная. Я еще запомнил, что нужно будет подать насчет твоей шинели рапорт начальству, чтобы распоряжение дали на тебе шинель подогнать! А он, вишь, своей рукой... —    А я думал... —    За тебя подумают! Все, что тебе выдано от государства, оно не твое, а государственное. И ты не только не портить его, а беречь должен. Об этом ты не подумал? Умный-умный, а не подумал! Ну что мы теперь будем делать? Будешь ты ходить как журавель и безобразить мне строй... Он позвал взводного, добродушного Постникова, всегда словно бы сонного: —    Ну, ты погляди, что он сделал! Что мне, товарищ взводный, рапорт теперь писать об этом деле? Постников вяло усмехнулся: —    Рапорт? Только сейчас время такими делами заниматься... Постников предал мое дело об изуродовании шинели забвению. У наших начальников, несомненно, были тогда дела поважнее. Прошло не больше двух дней с того момента, как мы выгрузились па станции Нязепетровск. Нам выдали палатки, но погода стояла ясная, и мы их ие расставляли, а спали под открытым небом, прижавшись друг к другу. Вдруг ночью нас пробудила разрозненная стрельба. Заслышав выстрелы, да еще близкие, мы вскочили и схватились за винтовки. Показался Кудрявцев, в шинели, крепко затянутый. —    Станови-ись! — негромко скомандовал он.— Слушай мою команду!.. И через лощину, где сейчас сонно бродили клочья тумана, он повел нас в сторону леса, примыкавшего к тем самым открытым дверям, в которые вбегала линия железной дороги. Оказывается, белые хотели пройти сквозь этот лес, чтобы внезапно захватить станцию Нязепетровск, но столкнулись с нашей заставой, красноармейцы открыли огонь и отошли. Так рассказывал нам Кудрявцев, когда мы, пройдя через низину, вступили в лес. Все стихло. Здесь нас расположили цепью — в этой цепи был весь наш взвод. Кудрявцев велел нам идти вперед, деряба винтовки наизготовку. Но вот совсем неподалеку от нас вдруг началась стрельба, и стало слышно, как со свистом пролетают пули. Мы получили приказ ложиться и окапываться... Между тем стрельба впереди становилась все сильнее, пули все чаще пролетали над нашими головами, они дзинькали по стволам деревьев, с шуршанием сбивали листву и хвою. «А мне не страшно, не страшно...» — думал я. Сердце билось с силой, я с наслаждением вдыхал знакомый сосновый, словно бы пьяный, запах ночного леса и потной рукой сжимал винтовку.